Природа человека
В то время как все остальные мои ровесники искали пути избежать встречи с доблестными представителями военкоматов всячески уклоняясь от разного рода возможностей послужить родине, я со скоростью локомотива несся навстречу приключениям, встревая в разного рода неурядицы и конфликты с законом, которые, к моему счастью и изворотливости ума, чаще всего заканчивались нравоучительными беседами. Так вот. Принимая в участии в очередном походе за Священным Граалем я познакомился с одним чрезвычайно интересным человеком, имени которого я уже и не вспомню. Называл его «Седой» или «Дед», что по сути полностью его образу соответствовало.
Дед в буквальном смысле слова провел всю свою жизнь в лагерях. Количество его ходок было не большим, а вот сроки огромные. Ибо «Дед» был политический.
В то время пока я еще и родиться не успел, «Дед» уже сидел за использование называемой тогда не иначе как «фашистской» украинской национальной символики.
В пути мы с ним провели три или четыре дня, и все это время он что-то рассказывал, а я в силу своей молодости и пытливости ума, молчал и слушал.
«Дед» не втирал мне про понятия, не рассказывал как надо вести себя на зоне, не рассказывал как втираться в доверие к вертухаям. «Дед» посещал в меня знания, которые он получил в результате своих наблюдений за лагерной жизнью.
Первая информация которая меня повергла в шок, убила во мне все мои радужные романтические юношеские переживания коснулась такого важного для меня вопроса: Как не раскаялось на допросе? Как не слить своих товарищей? Как остаться верным долгу, идее, присяге?
Ответ был предельно прост, понятен и лаконичен: НИКАК!
«Дед» у которого в результате его знакомства с правоохранительными органами всех пошибов и мастей, были переломаны все мыслимые кости, с твердой уверенностью заявил: НИКАК!
Ни тогда, ни сейчас, ни у кого из попавших в застенки КГБ не было никакой возможности сохранить интересующую их информацию в тайне. Не было возможности отказать им, и не взять на себя вину, за преступления, которые ты не совершал. Не было никакой возможности уйти, замкнуться, избежать пыток, в результате которых «кололись» все.
Единственный способ который как рассказал мне «Дед» «работал», состоял в том, чтобы умудриться постоянно терять сознание: от боли, от ударов, от чего угодно. Важно было уметь «подставляться», не уходить от удара, а принимать его так, чтобы ты не смог сохранить свое сознание. А иногда и жизнь. Это позволяло надолго затянуть допросы, или же вообще избежать их, ввиду своей смерти.
Другого пути не было. Да и быть не могло. Сила убеждений чекистов, и полная их безнаказанность не давали шансов оставить лицо никому.
Вторая информация, которая также заставила рухнуть мой мир иллюзий относилась к моему представлению о мире преступных «авторитетов», которых как я думал боялись сами правоохранители. Знание об их истинной сущности как бы стало следствием первого знания: понимания того, что с властью сотрудничают все. Так вот: согласно информации «Деда» - эти самые «воровские авторитеты» достигли признания не сколько благодаря своему жесткому нраву или следованию воровским законам «понятиям», сколько благодаря тому, что их авторитет «подняли» сами правоохранители. По сути «воры в законе» были элитными внештатными работниками КГБ - внедренными сотрудниками, работающими под прикрытием.
Остальная информация не имела для меня столь же значимый характер, и я ее не буду приводить, так как и к основному повествованию моему она и не относится.
Самое главное, что я вынес из этой беседы состояло в том, что я начал понимать, почему Шекспир называл этот мир театром, а людей в нем - актерами. Я начал находить правильные ответы, на многие смущающие меня вопросы. Мир стал видеться четче, яснее.
Оказалось, что способных выдержать нечеловеческую боль людей не существует, а вот садистов, способных выбить из тебя любую «правду», любое признание - целая армия.
Оказалось, что сломить, раздавить, заставить сотрудничать можно буквально любого.
Позже, я слышал, что в израильской армии, понимая все вышеперечисленные особенности человеческого устройства, солдатам, в притязательном порядке вменяют, в том случае, если их возьмут в плен, выдать как на духу всю им известную информацию! Им приказывают рассказать все, что они знают!
Зачем они это делают?
Причины две, и обе очень важные:
- Сказав правду, рассказав, ответив солдатам противника на все интересующие их вопросы, удовлетворив их любопытство, солдат получает более чем обоснованный шанс избежать пыток и мучений, а также сохранить себе жизнь.
- Командиры солдата попавшего в плен однозначно твердо знают, что все их тайны и секреты стали достоянием врага и смело сменяют шифры, пароли, стратегические и тактические планы, потому как им не надо гадать, «сдаст» их солдат противнику или нет.
Но вернемся к основной, вечно ускользающей от нас, теме повествования.
Иногда мне бывает очень сложно понять, что же на самом деле я открыл для себя в новом материале, книге. Что именно я понял? Что осознал?
Реально, бывает «нарезаешь круги» вокруг него месяцами годами, и понять не можешь: Что же тебя так возбудило, возмутило, обеспокоило, завело, обескуражило, сбило с толку? О чем ты на самом деле задумался?
И дело тут даже наверное не в длине «жирафьей шеи» и не в правильности восприятия информации, а в ее сложности. В чрезвычайной сложности душевных переживаний, которые могут быть истолкованы сотней если не тысячью различных мотивов.
В общем это все полемика, перейдем как лучше к сути.
В чрезвычайно емком и насыщенном труде “Дневник путешествия на Московию” Иоганна Корба от 1698 года, я обнаружил достаточно интересный сюжет, правильную трактовку которого я не могу дать очень длительное время. Так как-никак не мог понять, что же именно в нем меня так возмутило, оскорбило, ошарашило?
Вот собственно говоря и он:
«Почти невероятно то, что говорят о терпении этого народа в перенесении самых изысканнейших мучений.
До путешествия царя какой-то соучастник в мятеже в 1696 году, четыре раза подвергаемый пытке в застенке, с твердостью перенес мучительнейшие истязания и не повинился в преступлении.
Царь, заметив, что мучения ничего не действуют, пытался ласками склонить допрашиваемого принести повинную и, поцеловав его, сказал:
“Мне известно, что ты участвовал в измене против меня; но ты достаточно уже поплатился за свое преступление; теперь сознайся в нем добровольно, из любви, которую ты обязан иметь к своему государю, а я клянусь тебе Богом, по особенной милости которого я твой царь и государь, что не только прощу тебе твою вину, но еще, в знак моего особенного благоволения, сделаю тебя полковником”.
Смягчили ласковые слова царя жестокосердие этого сурового человека, не привыкшего к приветливости столь великого государя.
Осмелившись, со своей стороны, поцеловать царя, он при всех сказал:
“Вот это жесточайшее для меня мучение. Ты бы не мог придумать никакого другого застенка, в котором истязания превозмогли бы моё терпение”.
Затем, в обстоятельном рассказе, он подробно и последовательно изложил царю весь ход заговора. Государь, удивленный тем, что одной только лаской мог смягчить сердце человека, который, претерпевая жесточайшую пытку, не издал ни одного стона, спросил его: как он мог перенести столько ударов кнутами и столь нечеловеческое мучение, которому его подвергали при обжигании его изувеченной ранами спины?
Преступник в ответ на вопрос царя начал еще более удивительный рассказ:
“Я и мои соучастники учредили товарищество; никто не мог быть принят в него прежде нежели не перенесет пытку, и тому, кто являл более сил при перенесении истязаний, оказываемы были и большие, перед прочими, почести. Кто только раз был подвергнут пытке, тот становился только членом общества и участником в имуществе своих сотоварищей, так как оно у всех нас было общее; кто же хотел получать различные бывшие у нас степени почестей, тот не прежде их удостаивался, пока не выносил новых мук, соразмерных со степенями почестей, ставших предметом его честолюбия, и, таким образом, доказывал свое умение терпеть. Я был шесть раз мучим своими товарищами, почему и был наконец избран их начальником, битье кнутом дело пустое, пустяки также для меня и обжигание огнем после кнутов, мне приходилось переносить у моих товарищей несравненно жесточайшую боль. Так, например”,— продолжал рассказчик, —“самая чувствительная боль, когда горящий уголь вкладывают в уши, не меньшая мука, когда на выбритую голову с места, на два локтя над ней возвышенного, опускается тихо, каплями, весьма холодная вода. При всем том я оказался превыше всех означенных истязаний и явил силы превосходные против сил моих товарищей. Что касается до тех, которые по заявлении желания присоединиться к нашему обществу оказывались несостоятельными в перенесении первоначальных истязаний, то мы их изводили ядом или каким-либо другим способом из опасения, чтобы они не сделали на нас доноса. Сколько могу припомнить, я с товарищами извели таким образом по крайней мере четыреста подобных неспособных искателей нашего общества”.
Итак, этот человек, десять раз с неслыханной жестокостью мученный — шесть раз своими товарищами и четыре раза на допросе перед царским судьей, — жив до сих пор и, как я выше заметил, служит, по царской милости, в Сибири полковником».
К чему вся эта история? О чем она? Чем она меня так возмутила?
Почему я не могу и сегодня дать ей однозначной оценки?
Как можно объяснить такой неожиданный поворот в поведении столь матерого мятежника и чем?
То, что так взволновало меня, так это понимание того, стал ли этот человек предателем? Предал ли он себя, своих братьев, свою идею? Порицать его надо или наоборот считать героем?
Я искренне не могу однозначно ответить себе:
Зачем он на самом деле перенес все эти муки? Для того чтобы набить себе цену? Для того чтобы более изыскано предать свое дело, своих соратников? Для того, чтобы продать себя, своих товарищей заговорщиков и свое дело подороже?
Догадывался ли он на тот момент когда вступил в заговор, что допрашивать его будет сам царь? Искал ли он встречи с ним и лишь для того, чтобы засвидетельствовать свою любовь к нему и почтение пошел в заговорщики?
Что на самом деле сломило заговорщика: поцелуй царя или обещание сделать его полковником?
Возможно ли предположить, что в природе человека лежит желание добиться расположения, поощрения царя (вельможи, чиновника, святого отца), даже если он твой распоследний враг?
Ну и самое главное: стоили ли его муки, как и смерти его 400 сотоварищей того, что он стал верным слугой своего наилютейшего врага, против которого и готовился заговор?
Убили бы этого заговорщика не пойди он на сотрудничество с царем или отпустили?
Не знаю. Я не могу дать однозначного ответа касательно его дальнейшей судьбы. Как и не могу ответить себе на вопрос: был ли он удовлетворен своим решением, которое фактически похоронило дело, ради которого он столько страдал.
Однозначно, для себя, я понимаю лишь одно: он предал своих товарищей готовых на нечеловеческие муки ради идеи. И при этом не важно стоила идея тех страданий, тех смертей, или ее ценность была ничтожной.
Третья, предпоследняя история случилось со мной в недавнем времени, с человеком, который считает себя непримиримым борцом за правду. Человеком, уверенным, что он идеальный представитель рода человеческого.
Сюжет, которые мне удалось наблюдать разворачивался следующим образом: добиваясь интервью одного одиозного политика этот мой знакомый, высказывал крайнее неодобрение его деятельностью, словами и поступками. Слова негодования так и сыпались в сторону этого политика. Я и правда ожидал, что интервью будет скандальным и знакомый мой займет жесткую непримиримую позицию.
Как же я был удивлен, когда во время интервью ничего подобного не случилось.
Знакомый мой, случайно заполучив политика в эфир, вел себя как душка прелесть. А по окончанию его, они расстались чуть-ли не лучшими друзьями. И лайки на на публикации политика в сети Фейсбук посыпались от моего знакомого, как из рога изобилия. Казалось, что политик посты не успела с такой частотой обновлять, с какой мой знакомый успевал их засвидетельствовать. И это я уже не говорю о смене риторики в кулуарах.
Нашумевшая в последнее время история с Людмилой Алексеевой, о которой ее политические оппоненты, в самой мягкой форме пишут:
«Она которая производит обманчивое впечатление божьего одуванчика, на самом деле человек с ясным умом, сильный и последовательный. Она прекрасно ориентируется в политике, и хотя делает вид, что ее интересуют исключительно права человека, на самом деле, полностью отдает отчет в том, что права человека — это лишь таран, возможность дискредитировать Россию»…
Поисковик Гугл позиционирует на первое место запрос, который я даже не хочу повторять. А интернет касательно фигуры Алексеевой полон картинок отвратительного содержания, выполненных на заказ и в угоду преступному режиму правящему в России. Также не имеет возможности быть рассмотренной и классифицированной однозначно, однобоко. Чтобы понять ее мотивы, лично я специально ознакомился с текстом стенограммы их общения с Путиным.
И вот к каким выводам мне удалось прийти:
Алексеева, как никто другой, прекрасно понимает истинные мотивы Путина (царя, а он давно уже потерял связь с реальностью), который в преддверии будущих выборов, использовал эту встречу для собственного пиара, показывая какой он галантный и обходительный со своими врагами (он обратите внимание пришел со своим шампанским). Понимает Алексеева и что Путин чекист. Понимает и на что он способен. Понимает она и на каком языке можно и нужно с ним говорить. Поэтому, если вы вчитаетесь в текст беседы, вы поймете, что Алексеева знала как использовать эту встречу с Путиным, знала как построить беседу так, чтобы добиться небольшой, но победы над системой. Она добилась помилования Игоря Изместьева. Это была ее задача минимум, ее стратегический план. И если ей это удалось, то осуждать ее бесполезно. Так же как и бесполезно придумывать себе причины по которым она вела себя с Путиным так, как посчитала нужным. Тем более, что она, в принципе, соблюла некие необходимые ритуальные правила поведения верного слуги с монархом. Который не принял бы иначе ее просьбы. Он как бы просто уже не принимает другой реальности.
Нонконформизм штука конечно хорошая, как и наличие идеалов и принципов. Но есть еще и дело. Дело ради которого надо иногда идти на уловки и ухищрения, словно маленькое хрупкое суденышко маневрируя среди убийственных льдин.
Это надо понимать. Этим надо быть руководимым, принимая решения. Но этим нельзя заигрываться, преступая грань разумного.
Подводя итоги, хотелось бы отметить, что принцип коллаборационизма заложен в каждом из нас, и не важно - является ли он частью нашей истинной натуры, или стал следствием внешнего воздействия. За 1000 лет тотального внедрения в наше создание христианских принципов рабской морали, мы не можем, и не способны уже мыслить иначе. Мы ищем себе пастырей. Ищем господ. Ищем обожаемый предмет поклонения - идола, и преклоняем пред ним свои колени.
И совсем неважно, как и чем мы себя при этом мотивируем. Важно, что мы способны себя заставить так думать, способны переубедить. Тем более, что, повторюсь: 1000 лет тренировок не прошли даром. Мы ищем себе царя, и находя его - преклоняемся пред ним.
Это теперь часть нашей природы. Часть нашей натуры.
Наверное поэтому в нашем обществе и по сей день нет понимания и принятия тех, кто не религиозен. Кто готов трезво судить о делах и поступках, и не обосновывать все божьим промыслом. Эти люди опасны для общества коллаборационистов, общества слабых духом людей ищущих защиты у высшего начальства, высших сил.
